Февральская либеральная революция начиналась в литературе (Доклад на ХVII Иринарховских чтениях).
Февраль начинался не 1 февраля. Разруха начинается издалека, и начинается она в головах. Либерализм не мог начаться в веке ХVI, не было главного условия – СМИ, средств массовой обработки сознания, а без этого либерализм существовать не может.
«Бунтовщик хуже Пугачева» - назвала Императрица Екатерина Радищева, выпустившего на свои средства соблазнительную книгу своих измышлений. В ХIХ веке книги и толстые журналы все чаще претендуют занять место церковной проповеди у образованной части общества. Издательское дело – одно из самых прибыльных, при условии, что вы издаете демократические, радикальные журналы.
Когда-то это понял студент В.К. Тредиаковский, который в 1730 г. на свои деньги перевел и издал один из первых «желтых» романов французской эротической литературы «Езда в остров Любви» и увидел оглушительный успех у читателей.
К концу жизни он скупал оставшиеся экземпляры и уничтожал их. Понял опасность.
Под влиянием западной литературы Н.М. Карамзин впервые в «Бедной Лизе» заявил: любовь – это чувство. 800 лет наши русские предки знали, верили и не сомневались: любовь - это исполнение закона, по Апостолу Павлу (см. Рим. 13:10). В сознании обывателя начинает постепенно кардинально меняться отношение к фундаментальному понятию нашей жизни.
Вы спросите: но разве не было у наших предков симпатии, романтики, влюбленности, зарождения чувств? Чувства были всегда, - но им волю не давали. Скажите, как вы относитесь к ученикам или работникам, которые дают волю своим чувствам? Вопрос риторический.
Вспомним, как Татьяна Ларина признается няне:
«Я… знаешь, няня… влюблена».
- Дитя мое, Господь с тобою! –
И няня девушку с мольбой
Крестила дряхлою рукой.
В повести И.С. Тургенева «Ася» страстное чувство достигает такой степени, что у героини поднимается температура и зубы стучат о край стакана. Героиня сама приходит к одинокому мужчине (впервые в литературе!) и падает ему на руки со словами «Я ваша!» Красивые слова, и 800 лет их говорили наши русские девицы… после венчания. И всё было ясно и объяснимо, ведь после венца невеста принадлежит не родителям, а своему мужу. Но у Тургенева Ася это говорит до венчания! Пустячок, мало кем замеченный, но он кардинально меняет сознание.
«Принципов нет, а есть ощущения», - сделает в итоге вывод «дедушка либерализма» Иван Сергеевич. Хорошо, что эти его слова неизвестны нашим извращенцам, иначе они давно поместили бы эту цитату на своих знаменах. И Тургенев едет из страны принципов в страну ощущений – Францию, где его дочь даже не знала русского языка.
Один из основных борцов за либеральные права того времени – А.Н. Островский. Его пьеса «Гроза» иллюстрирует борьбу за два основных права – свободной любви и самоубийства. «Все равно, что смерть придет, что сама», - бросает героиня со сцены растерявшимся от такого смелого попирания традиционного взгляда зрителям. Нет неизменных норм, всё со временем меняется, подстраиваясь под обстоятельства, - гласит либеральный принцип. И через яркие художественные картинки писатель этот принцип внедряет в сознание современников.
В пьесе «Гроза» мы видим два отношения ко греху. Варвара грешит - гуляет в тайне от матери с любовником - но осознает себя нарушительницей нормы, почему и делает это ночью, в овраге, тайно. Когда она предлагает Катерине так же встречаться с Борисом, та решительно отказывается от такого варианта: «Пускай все видят, пускай все знают!» Она мечтает свое желание сделать нормой, а взгляд традиционный, консервативный, христианский вынести за скобки, объявить аномалией и насилием над свободным желанием человека. Вот такая борьба за права… греха.
Этой теме немало страниц посвятит Достоевский, указывая на главное различие Западной и Восточной цивилизаций: мы, русские, грешим, но за норму грех принимать ни за что не согласимся.
Суть либерализма в непризнании Абсолюта. Русские писатели разделились на два направления, два лагеря. Одни покаянно, постепенно, преодолевая болезненный опыт, возвращались к норме и критиковали всё, что норму нарушает. Другие полюбили свою личную свободу, свои права, свои измышления, - и стали критиковать норму, Абсолют, традицию, которые мешали им жить по своим прихотям и похотям.
К традиционному, консервативному направлению принадлежали Крылов, Жуковский, Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Достоевский, Тютчев, Гончаров, Есенин, Б.Зайцев, Шмелев, Бехтеев и многие другие русские писатели.
На либеральный путь встали Карамзин, Тургенев, Островский, Чехов, Лесков, Л.Толстой, Куприн, Бунин, весь «цвет» Серебряного века.
В программном произведении А.П. Чехова «О любви» герой, влюбленный в чужую жену, оставляет нашим ученикам кредо: «Я понял, что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем грех или добродетель».
Чехов откровенно писал: «Норма мне неизвестна, как неизвестна никому». Обратите внимание – «никому». Ладно бы сам в это верил, но ведь утверждает за всех нас!
А отсюда и страшный вывод, который он повторяет из произведения в произведение: «Счастья нет и быть не может. Счастье – удел будущих поколений». Все правильно, если нет Абсолюта, человеку возвращаться из мира зла некуда – тупик.
Лев Толстой – только цитаты: «Утверждение о том, что ты во лжи, а я в истине, есть самое жестокое слово, которое может сказать один человек другому». «Свободен человек только тогда, когда никто не воспрещает ему известные поступки под угрозой насилия». «Делай все, что тебе хочется, что вложено в тебя, но делай не для добра (добра нет, как и зла)…».
«Как только речь пойдет о том, - рассуждает Толстой в одном из писем, - как креститься, переходит ли хлеб и вино в Кровь и Тело, происходит ли Святой Дух от Отца и Сына или о том, был ли Христос Бог или человек, или о том, есть ли Бог личное существо или безличное, так люди разделяются и ссорятся… Но если мы будем держаться только того, что согласно с разумом каждого человека, …жизнь всех была бы самая хорошая… И потому всякий человек должен для своего блага стараться разрушить все ложные веры с тем, чтобы руководствоваться светом разума. Прежде всего надо верить в разум, а потом уже отбирать из писаний – и еврейских, и христианских, и магометанских, и буддийских, и китайских, и светских современных – все, что согласно с разумом».
Революционный сдвиг в сознании гражданина православной державы, за которым пошли десятки тысяч.
Лев Львович, сын Толстого, делает честный вывод: «Никто не сделал более разрушительной работы ни в одной стране, чем Толстой... Отрицание государства и его авторитета, отрицание закона и Церкви, войны, собственности, семьи. Что могло произойти, когда эта отрава проникла насквозь мозги русского мужика и полуинтеллигента. Революция была подготовлена и морально санкционирована им».
Куприн и Бунин бросились разрушать основу традиционного общества - семью. Всё их творчество направлено прежде всего на осмеяние семейных уз, на доказательство того, что семья убивает, опошляет, уничтожает своим бытом главную ценность человеческой жизни – страстную, чувственную, плотскую любовь.
Назанский у Куприна философствует: «Делайте, что хотите. Берите всё, что вам нравится. Не спрашивайте никого во всей вселенной, потому что над вами никого нет… Настанет время, и великая вера в своё Я осенит, как огненные языки Святого Духа, головы всех людей…».
Настоящий наркотический принцип проповедует пьяный герой «Поединка»: «Я размышляю с наслаждением о женщинах! …Я знаю, что это обострение чувств – действие алкоголя. Но в нем нет ничего порочного. Это безумие сладко мне… Я счастлив – и всё тут!» Подобный либеральный яд широким потоком разливался по умам читателей.
Бунин признается в одном из писем: «Как я жалел, что никогда не встречался с Анной Карениной… Наташа Ростова, конечно, прелестна и обаятельна. Но ведь вся эта прелесть превращается в родильную машину. В конце Наташа просто отвратительна. Неряшливая, простоволосая, в капоте, с засранной пеленкой в руках. И вечно беременная или кормящая грудью очередного новорожденного. Мне беременность и всё, что с нею связано, всегда внушали отвращение. Страсть Толстого к детопроизводству – я никак понять не могу. Во мне она вызывает только брезгливость. Как, впрочем, я уверен, в большинстве мужчин».
И этот писатель, заметим, пытается нас уверить, что так думают все. Это очень важно для оправдания греха и является непременной составляющей либерального миропонимания.
Всю силу своего творческого таланта Бунин направил на то, чтобы убедить соотечественников, что страстную любовь необходимо любым способом отгораживать от брака, эти способы он и демонстрирует в своих рассказах: самоубийство, убийство, монастырь, побег, память…
Бацилла либерализма проникала и в Церковь. Яркий пример – Лесков, который считается христианским писателем, но либеральные рога которого явственно торчат из-под его скуфейки. Как все либералы, Лесков ненавидит всякий авторитет, иерархию, послушание. Отсюда его неприязнь к священникам, чиновникам, Святейшему Синоду, а особенно к епископам. Героиня одного рассказа «себя усовершила в земной жизни» («Дама и фефёла»), кузнецу Зенону всё его благочестие «даётся от Неба», протопоп Туберозов «жил жизнью самоповеряющего себя духа» (Соборяне). «Ицелися сам!» - предлагает писатель в статье «О деспотизме направлений». Если очарованный странник и живет в монастыре, то обязательно оговаривается: «К службам я в церковь хожу, как сам пожелаю».
Мешали новому учителю проповедовать своевольные взгляды твердая позиция Церкви и авторитеты. Поэтому их Лесков всюду высмеивал. Самые нелюбимые исторические фигуры для Лескова, которых он при каждом удобном случае высмеивал, – митрополит Московский Филарет, обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев и святой праведный Иоанн Кронштадтский, которого он едко высмеял в рассказе «Полунощники». Почему именно эти трое? Потому что самые высокие авторитеты. Постепенно в сознании обывателя авторитаризм стал ассоциироваться с насилием, что и надо либеральным учителям.
Да и сам период Синодальный – разве не пример попадания этой бациллы либерализма в церковную жизнь? Петр I заявил, что коллегиально, демократически управлять вернее и справедливее, хотя русский народ испокон веков знал: «У семи нянек дитя без глазу».
Серебряный век – уже апофеоз либерализма. Зинаида Гиппиус пишет стихотворение «Любовь одна», в котором доказывает, что многолюбие и есть признак любви – одной, и нет никаких измен и нет никаких извращений. Как белый цвет разделяется на семь цветов радуги, так и одна любовь может иметь различные оттенки: «белый» брак, брак втроем, однополые отношения и т.п.. Главное – любить свою высокую и поэтическую любовь (чем не обладает быдло), а сколько и в какой форме, не имеет принципиального значения. Никто уже не сомневался, что семья отмирает точно так же, как собственность и государство. Брак в сознании интеллигенции Серебряного века стоял в одном ряду с ненавистным самодержавием, крепостным правом, сословиями…
Среди представителей Серебряного века я обнаружил самые «консервативные» фигуры – это Ходасевич и Есенин. И оба они были женаты четыре раза! Можете представить, как жили остальные? Про извращения, которыми так богат Серебряный век, просто промолчу…
По степени либерализации мы перед Февралем 1917 года лет на 50 обгоняли Запад. У них сексуальная революция пришла только в 60-е годы, а у нас «чай втроем» стал нормой для образованной части уже к 1917 году. Страшно представить, что было бы, если бы победили эти силы.
Да, мы умудрились за один год совершить две революции. Вернее, революцией был Февраль, а Октябрь стал контрреволюцией. Мудрый русский народ смог в течение одного года распознать опасность либерального проекта, навязываемого всем Белым движением, всей творческой интеллигенцией русскому народу, и отказаться от него, выбрав из двух зол (иного выбора не было) меньшее – большевизм.
Удивляет и поражает, что еще в 1918 году в знаменитом сборнике «Из глубины» С.Н. Блугаков в статье «На пиру богов» писал:
«Генерал: Уж очень отвратительна одна эта мысль об окадеченной, "конституционно-демократической" России. Уж лучше большевики! Им за один разгон Учредительного Собрания памятник бы надо возвести. А вот из мертвой хватки господ кадетов России живою не выбраться бы! …Пусть Россия подпадет лучше временно под иноземное иго, нежели гниет от благополучия кадетской власти, с европейским парламентаризмом. Кадеты и суть главные развратители России, с европейской своей лощеностью.
Большевизм наш уже потому так народен, что он и знать не хочет этого "правового государства" обезбоженного. Он тоже ведь хочет православного царства, только по социалистическому вероисповеданию. Для нас святая Русь, а для них социалистическое отечество, социалистическая лжетеократия. Вообще на гребне большевизма кое-что живое можно увидеть. Вот и их гонение на Церковь тоже от социалистического благочестия и ревности в вере, и право, лучше безбожной "веротерпимости". …Народ не любит ни свобод, ни "ценностей" этих, он отвечает на это насилиями, бессознательно мстя за то, что у него душу вынули, сокровища его лишили.
"Правовое государство" — на эту удочку народ наш не подцепишь. Ему нужна личная, конкретная государственность, связанная с его душой.
Писатель: Между большевиком и Пушкиным больше таинственной связи, нежели между ним и чаадаевствующими ныне… Большевиком может оказаться и Дмитрий Карамазов, из которого, если покается, выйдет, впоследствии старец Зосима. А из колбасника что выйдет?
Генерал: Хорошо, что этот народ взял в свои руки социалистическую дубину да и хватил наших Маниловых по безмозглым башкам».
И это написано в 1918 году! Мы же и через сто лет до такого мудрого понимания нашей истории никак не дорастем. Потому что, даже вкусив плоды либерализма на собственной шкуре, никак не увидим его истинную и серьезную опасность для будущего.
Но Бог любит нас больше, чем мы сами себя. Бог так любит Россию, древнюю защитницу веры Православной, что послал нам большевиков, лишь бы не разрушительный либеральный проект, который бы, по всей видимости, принес в Церковь обновленчество, в государство - безхребетность, в семью – полный развал, а в личную жизнь – апофеоз страстей. Да, большевики уничтожали оппонентов физически, но они не знали таких мощных орудий пленения сознания, как либерализм, при котором, как у Великого Инквизитора, все свободны и счастливы, только сознание уже им не принадлежит.
Бог услышал молитву Столыпина и «заморозил» Россию на 70 лет – странным, неожиданным, жестким способом. Революция – реакция организма на болезнь. И надо понимать, что болезнь нами была так сильно запущена, что не было иного способа ее остановить, кроме «хирургического» вмешательства. Да, больно. Да, жестоко. Но уж лучше здоровый организм после сильной боли, чем красивая улыбка на мертвом теле.
А посему мы с вами не белых и красных будем благодарить, а любящего нас Творца и Промыслителя за то, что он нас скорбями ведет к пониманию своего прошлого, к покаянию и надежде на обновление заблудшего сознания, соблазняемого вновь либеральным проектом.
Н.Лобастов
Комментарии