Гоголь, как и многие, попался на соблазны своего времени, но затем вернулся к христианству.
Гоголь, как все, переболел увлечением свободного полета духа, в данном случае – творческого, художественного. Именно в творчестве Гоголь побывал в «корыте» либеральной свободы. Он, вслед за своими современниками, принял культуру, эстетику, красоту вместо Бога.
«Его первое утопическое искушение – искушение творческой силой искусства. И затем первое разочарование - само искусство оказывается двусмысленным и потому беспомощным… “Дивись, сын мой, ужасному могуществу беса. Он во все силится проникнуть: в наши дела, в наши мысли и даже в само вдохновение художника» “» , - делает он со временем печальный вывод.
Гоголь одним из первых понял: красота двойственна. Что сегодня либералами, обратите внимание, упорно замалчивается.
Не может принести самый богатый дар человеку радости, если он взялся использовать его против Того, Кто этот дар по любви Своей дал. Увы, большинство писателей, поэтов, художников, то есть людей, наделенных творческими дарами, бросаются служить не Автору его, а “своему” дару, то есть происходит обожение самого себя. Гоголь с этого и начинал, но быстро понял ошибочность такого взгляда. Суть либерализма – не любовь к Создателю и по этой причине подчинение его замыслу о человеке, а обожение самого себя, своего дара творчества.
Гоголь пишет о «Ревизоре»: «В комедии стали видеть желание осмеять узаконенный порядок вещей и правительственные формы… Я был сердит и на зрителей, меня не понявших, и на себя самого, бывшего виной тому, что меня не поняли» . (Далее – только страница этого издания).
Гоголю казалось, что сама по себе показанная неправда тут же приведет читателя к Правде. Но все оказалось на самом деле наоборот. Зрители и читатели лишь укрепились в своей неправде, никто каяться не побежал.
Розанов хорошо увидел ошибку раннего Гоголя, не заметив затем его покаяния. «Отрицатели России и всего русского находили опору в Гоголе, ими по-своему истолкованном». Розанов несколько преувеличил роль Гоголя. «Все равно западничество наше сказало бы свое отрицающее Россию слово и без "Мертвых душ". Они явились только предлогом. Гоголь напрасно винил себя. Не он создал кошмар… Розанов ошибся адресом. Если он хотел непременно отыскать виноватого - то, конечно, это не Гоголь. Великий писатель только тем виноват, что оставался непонятым» . Гоголь сам начнет исправлять свои ошибки.
И Гоголь повернул свой взгляд назад - к религии. Ему 27 лет. Теперь он понял, что творчество - дар Божий, а значит, по притче о талантах, Богу же и возвращать его надо. То есть художник должен творчеством служить Богу. «Творя творенье свое, он исполняет именно тот долг, для которого он призван на землю, для которого именно даны ему способности и силы» (231). Греховно не само по себе творчество, но грешен сам человек, который узурпирует Божий дар. Сам Гоголь называл этот поворот в своей жизни «великим переломом».
В «Мертвых душах», во второй части, Гоголь хотел показать «возрожденную», или пробудившуюся, Россию. «То была программа социального христианства… Была в нем какая-то нетерпеливость, жажда прямого действия… Это была утопия священного царства».
«Образ генерал-губернатора во второй части «Мертвых душ» весь выдержан именно в этом стиле. «С завтрашнего же дня будет доставлено от меня во все отделения присутствия по экземпляру Библии, по экземпляру русских летописей и три-четыре классика, верных летописцев…» - вот такой путь видел Гоголь для проповеди христианства: указами сверху. «…В религиозно-социальной утопии Гоголя государство заслоняет Церковь».
Знайте, что все те идеалы, которых напичкали в головы французские романы, могут быть выгнаны другими идеалами…» , - наивно полагал он.
«Молодой Гоголь верил, что, изображая зло, он его уничтожает. Зрелый Гоголь возложил на себя ответственность за существование зла, ибо изображение было, с его точки зрения, созданием… Он испугался того, что сам создал… Творчество превратилось в преступное умножение зла» . Гоголь одним из первых понял: мысль - материальна. «Наши иллюзии творят жизнь не менее, чем самые заправские факты» , - напишет Розанов. Идеалы, лучше сказать, иллюзии либерального рая соблазняют людей и приводят к гибели их для жизни вечной.
Например, по его мнению, французская писательница Жорж Занд (1804-1876) «больше всех других наделенная талантами, в немного лет произвела сильней измененье в нравах, чем все писатели, заботившиеся о развращении людей. Она, может быть, и в помышленье не имела проповедовать разврат, а обнаружила только временное заблужденье свое, от которого потом, может быть, и отказалась… А слово уже брошено. Слово - как воробей, говорит наша пословица: выпустивши его, не схватишь потом» (245). Отсюда вывод: «как честный человек, я должен положить перо…» (246).
«Обращаться с словом нужно честно, - отвечал Гоголь. - Оно есть высший подарок Бога человеку. Беда произносить его писателю, …когда не пришла еще в стройность его собственная душа: из него такое выйдет слово, которое всем опротивеет. И тогда с самым чистейшим желаньем добра можно произвести зло» (58).
Либералы жизнь как игру. Та и Гоголь вначале. Но затем …..
«Как изображать людей, если не узнал прежде, что такое душа человеческая? Писатель, …воспитайся прежде как человек и гражданин земли своей, а потом уже принимайся за перо! Иначе будет все невпопад. Что пользы поразить порочного, выставя его на вид всем, если не ясен в тебе самом идеал ему противоположного прекрасного человека? Как выставлять недостоинство человеческое, если не задал себе самому запроса: в чем же достоинство человека? и не дал на это себе сколько-нибудь удовлетворительного ответа. Как осмеивать исключенья, если еще не узнал хорошо правила? Это будет значить разрушить старый дом прежде, чем иметь возможность выстроить наместо его новый. Но искусство не разрушенье. В искусстве таятся семена созданья, а не разрушенья» .
Вот главное!
Гоголь пишет А.О. Смирновой: «В приезд мой в Россию все встретили меня с разверстыми объятиями. Всякий из них, …пристрастившись к одной какой-либо любимой идее и встречая в других противников своему мнению, ждал меня в уверенности, что я разделю его мысли и идеи, поддержу его и защищу против других… Жертвовать мне временем и трудами своими для поддержания их любимых идей было невозможно. …Каждый из них был до того уверен в истине своих идей, что всякого с ним не согласного считал не иначе, как совершенным отступником от истины… Они в мыслях своих сделали из меня какую-то игрушку…» . Удачное слово нашел писатель - «игрушку». Они никак не могли понять, что Гоголь - не артист, их развлекающий, а личность, которая скоро даст отчет перед Богом за свою жизнь. Николай Васильевич писал о Пушкине (и в этих словах видно скрытое сердечное сожаление о себе): «Публика смотрела на него, как на свою собственность; по ее мнению, он рожден для ее пользы и удовольствия» .
Пожалуй, лучше всех суть ситуации с отношением к духовному перевороту писателя выразил П.А. Вяземский в письме С.П. Шевыреву: «…наши критики смотрят на Гоголя, как смотрел бы барин на крепостного человека, который в доме его занимал место сказочника и потешника и вдруг сбежал из дома и постригся в монахи» (26).
Гоголь опередил своих современников, шагнул в понимании роли искусства далеко вперед.
Гоголь пишет: «Нельзя служить искусству, не уразумев высшей цели искусства и не определив себе, зачем дано нам искусство. Другие дела наступают для поэзии ... она должна вызывать на высшую битву - не за временную нашу свободу, права и привилегии, но за нашу душу».
В.Г. Белинский, отмечая, что герои «Старосветских помещиков» живут на уровне животной жизни, тут же восторгается: «Вот настоящая нравственность… О, пред такою нравственностию я всегда готов падать на колена!» . Как соотнести это с той площадной руганью, которой критик разразился после обращения Гоголя к религиозной нравственности в «Выбранных местах…»? Разгадка в том, что нравственность произведения Белинский понимает весьма оригинально, в духе своего времени. «Нравственность в сочинении должна состоять в совершенном отсутствии притязаний со стороны автора на нравственную цель»!
По воспоминаниям западника И.И. Панаева, когда «Белинский начал разъяснять великое общественное значение произведений Гоголя, Гоголь пришел в ужас от этих разъяснений и объявил, что вовсе не имел в виду того, что приписывают ему…» (475).
Когда Гоголь явил миру свои православные взгляды, получил шквал ненависти.
Цензор Никитенко не пропускал его «Выбранные места…». С.П. Шевырев писал об этом: «Он и его ватага распускают и в Петербурге и в Москве самые странные о нем слухи… Здесь уже хоронят его литературный талант; говорят, что он отказывается от всех своих сочинений, как от грехов… Не говорю уже о дальнейших толках, что он подпал влиянию иезуитов, что он сошел с ума… Я понимаю, что решительное изъявление мнений… могло озлобить всю эту партию, но я никак не мог вообразить, чтобы она могла унизиться до таких подлых против него действий» (494). Так было со времен Христа: мир не трогает тебя, пока ты соглашаешься с ним, но как только ты свидетельствуешь миру, что дела его злы, мир люто ненавидит тебя. «Малейший признак Истины - и против тебя восстают», - писал Гоголь. И тем не менее решился сказать правду!
Гоголь сполна пожал непонимание, брань, насмешки и слухи о своем «сумасшествии». Сам он в 1847 г. засвидетельствовал: «Почти в глаза автору стали говорить, что он сошел с ума, и прописывали ему рецепты от умственного расстройства» (227). А.О. Смирнова: «В Москве его сочли совсем за сумасшедшего и объявили это во всеуслышание, разумеется, его друзья». С.П. Шевырев: «Говорят иные, что ты с ума сошел. Меня встречали даже добрые знакомые твои такими вопросами... Боятся, что ты хочешь изменить искусству, что ты забываешь его, что ты приносишь его в жертву какому-то мистическому направлению». И.С. Тургенев, посетивший вместе с М.С. Щепкиным Гоголя в октябре 1851 г., вспоминал, что они «ехали к нему, как к необыкновенному, гениальному человеку, у которого что-то тронулось в голове ... вся Москва была о нем такого мнения» (34). (За что конкретно так ополчились на Гоголя, скажем впереди - 7.22).
В 1912 г. Оптинский старец Варсонофий заключил: «Гоголя называли помешанным. За что? - За тот духовный перелом, который в нем произошел, и после которого Гоголь твердо и неуклонно пошел по пути богоугождения» (28).
Итак, Гоголь затронул важнейшие темы мировой истории: западный путь прогресса и потребления и русский путь охранения самодержавной монархией веры народа.
Гоголь громко и убежденно заявил, что Истина в Православии и в православном русском самодержавии и что решается историческое «быть или не быть» православной русской культуры, от сохранения которой зависит и ближайшая судьба всего мира» (36). Православная монархия защищает хозяйство и быт человека, давая возможность для спасения души. «Этому спасительному надежному оплоту российской государственности со всей враждебностью противостоит в мире иная сила, - эта антихристианская сила воплощает себя, по Гоголю, прежде всего в промышленной цивилизации Запада, ориентированной на культивирование исключительно материальных и развращающих человека «потребностей» - «оружия сластей» (комфорта, роскоши и др.)» (37).
Кто главный герой «Выбранных мест…»? Человек, на любом месте готовый к самопожертвованию. «Те же самые дворяне, которые в двенадцатом году несли все на жертву». Только такие отношения решат все те проблемы, о которых так любят разглагольствовать заботливые политики.
«Назначенье человека - служить, и вся жизнь наша есть служба. Не забывать только нужно того, что взято место в земном государстве затем, чтобы служить на нем Государю Небесному, и потому иметь в виду Его закон. Только так служа, можно угодить всем: Государю, и народу, и земле своей» (13). Устарели сегодня эти слова? Наоборот, стали еще актуальнее.
«Таким образом, в эпоху начинавшегося распада - в то время, когда уже складывалась психология новой «русской интеллигенции», для которой приносить пользу России… казалось позором, - Гоголь призвал к государственному служению как религиозному долгу.
Послушаем Гоголя.
- «Воспитание должно происходить …в беспрестанном применении и сличении всего с законом Христа: в чем они не противоречат Христу, то принимать, в чем не соответствуют Его закону, то отвергать; ибо все, что не от Бога, то не есть истинно» (256).
- «Нет у нас еще тех озлобленных партий, которые водятся в Европе и которые поставляют препятствие к соединению людей и братской любви между ними».
- «Человек счастлив, когда исполняет долг» (324).
- «Вся наша жизнь есть служба» (250).
- «В основании [брачного] союза должно лежать спасенье души» (326).
- «По мне, безумна и мысль ввести какое-нибудь нововведенье в Россию, минуя Церковь, не испросив у нее на то благословенья».
- «Один только исход общества из нынешнего положения - Евангелие» (325).
- «Справляйтесь при всяком поступке вашем с Евангелием».
- «Выше того не выдумать, что уже есть в Евангелии.» (324-325).
- «Важнее всех работ - работа земледельца…огу не нужно, чтобы ты выработал много денег на этом свете; деньги останутся здесь. Ему нужно, чтобы ты не был в праздности и работал. Потому, работая здесь, вырабатывает себе Царствие Небесное» (328-329).
- «Ум не есть высшая в нас способность. Его должность не больше, как полицейская: он может только привести в порядок и расставить по местам все то, что у нас уже есть… Есть высшая еще способность; имя ей - мудрость, и ее может дать нам один Христос. Она не есть природная, но есть дело высшей благодати небесной» (87-88).
- «Дьявол выступил уже без маски в мир. Дух гордости перестал уже являться в разных образах и пугать суеверных людей, он явился в собственном своем виде. …Смеется в глаза, …глупейшие законы дает миру, какие доселе еще никогда не давались, - и мир это видит и не смеет ослушаться. Что значит эта мода ничтожная, незначащая, которую допустил вначале человек как мелочь, как невинное дело, и которая теперь, как полная хозяйка, уже стала распоряжаться в домах наших, выгоняя все, что есть главнейшего и лучшего в человеке. Никто не боится преступать несколько раз в день первейшие и священнейшие законы Христа и между тем боится не исполнить ее малейшего приказания, дрожа перед нею, как робкий мальчишка. …Пляшут, как ветреники, под ее дудку? …Что значит, что уже правят миром швеи, портные и ремесленники всякого рода, а Божии помазанники остались в стороне? Люди темные, не имеющие мыслей и чистосердечных убеждений, правят мненьями умных людей, и газетный листок, признаваемый лживым всеми, становится законодателем его не уважающего человека. …И мир это видит все и, как очарованный, не смеет шевельнуться? Что за страшная насмешка над человечеством!» (219).
- «Некоторые из нынешних умников выдумали, будто нужно толкаться среди света для того, чтобы узнать его. Это просто вздор. Опроверженьем такого мнения служат все светские люди, которые толкаются вечно среди света и при всем том бывают всех пустее. Воспитываются для света не посреди света, но вдали от него, в глубоком внутреннем созерцании, в исследовании собственной души своей, ибо там законы всего и всему: найди только прежде ключ к своей собственной душе; когда же найдешь, тогда этим же самым ключом отопрешь души всех» (73).
- «Стонет весь умирающий состав мой, чуя… плоды, которых семена мы сеяли в жизни, не прозревая и не слыша, какие страшилища от них подымутся».
- «Гоните роскошь!» (126).
В рассказе «Шинель» Гоголь решился показать нам маленького человека, которого не государство таковым сделало, а он сам сделал себя маленьким, ограничив свою жизнь… шинелью.
Сегодня вся идеология государства встала на путь гоголевского героя Башмачкина! Группа весьма грамотных разработчиков придумывает новую компьютерную игру «Сшей себе виртуальную шинель!» Тысячи задействованы в ее рекламе и сбыте. Десятки тысяч работают на производстве по выпуску для этого игровых компьютеров. Школа срочно обучает пользованию ими. Сотни тысяч людей в городах продают, обслуживают, обновляют, охраняют… Создаются клубы, глянцевые журналы, телепередачи… Миллионы зависают в виртуальном пространстве ради приобретения новой Шинели! Город из «Ревизора» смотрится жалкой деревней, Акакий Акакиевич - невинной шуткой. А в школах, пропахших нафталином, по-прежнему обвиняют самодержавный строй.
Гоголь бы заплакал…
И герои «Ревизора» вовсе не так смешны, как нам их показывали актеры. Сегодня они ходят в героях.
Сам Гоголь указывал актерам: «Чем меньше будет думать актер о том, чтобы смешить и быть смешным, тем более обнаружится смешное взятой им роли. Смешное обнаружится само собою именно в той сурьезности, с какою занято своим делом каждое из лиц». Вот в первом действии Бобчинский и Добчинский спорят, кому из них начать рассказывать новость. Эта комическая сцена не должна только смешить. Для героев очень важно, кто именно расскажет. Вся их жизнь заключается в распространении всевозможных сплетен и слухов. И вдруг двоим досталась одна и та же новость. Это трагедия! Узнаете? Это же все сегодняшние СМИ!!
Гоголь хотел показать всем нам, что те серьезные наши поступки, мысли, дела, устремления на самом деле выглядят со стороны вот так горько и смешно. Посмотрите с иной стороны на наших медийных героев, имеющих огромную популярность – это же сплошная гоголевская комедия! «Человек умный» «не пропустит того, что плывет в руки» - разве это не так? «Жизнь в Питере лучше всего. Деньги бы только были…» - разве вы не согласны с Осипом? «Всякому хочется показать, что он тоже умный человек» - все это естественно.
Естественно для отпавшего от Христа мира.
Развоцерковленная жизнь наша - суета, дела наши - пусты, стремления - низки, отношения – комичны. Не комедию нужно было ломать на сцене, а серьезно проживать действие, - комедией она выглядела бы из зала. Значит, и наша жизнь стала бы выглядеть для нас со стороны ненормальной, и зритель должен был ужаснуться такой жизни и начать путь возрождения.
Как жаль, что сегодня у нас нет нового Гоголя!
В Хлестакове доведены до логического конца, до абсурда многие из общепринятых норм. Например, любимая мысль Руссо - о возврате человека к естественному состоянию, к природе, так любимая и до сих пор, например, неоязычниками. Когда Хлестаков признается в любви к жене городничего, та отвечает: «Но позвольте, …я замужем». «Это ничего, - возражает Хлестаков. - Для любви нет различия. Разве не об этом сегодня большинство фильмов и книг?
У Гоголя доведена до абсурда идея культуры, цивилизации, прогресса: «Эх, Петербург! что за жизнь, право!» И лакей Осип поддерживает: «Жизнь такая тонкая и политичная; кеятры, собаки себе танцуют, и все, что хочешь. Разговаривают все на такой деликатности… Галантерейное, черт возьми, обхождение!»
Потеря высшего смысла жизни и превращение ее в цепь удовольствий дают нам Хлестакова: «Ведь на то живешь, чтобы срывать цветы удовольствия!» Разве не так стали жить все в либеральном гедонистическом обществе!?
Кто сегодня вещает нам средствами очень массовой информации? Хлестаков и компания. «Именно в современной печати, в гласности, с каждым днем все растет и растет Хлестаков… И газетный листок, ужасается Гоголь, становится законодателем его не уважающего человека… И мир, как очарованный, не смеет шевельнуться? Что за страшная насмешка над человечеством! Эта нечистая сила, сила Хлестакова, уже не только в литературе, но и на страницах всемирной истории от Парижа до Пекина сплетает свою сплетню… Зрители смеются и не понимают страшного в смешном, не чувствуют, что они, может быть, обмануты еще больше, чем глупые чиновники. Никто не видит… собственных страстей…» , - писал Розанов сто лет назад.
Наши любители футбола, охоты, пива, конкурсов красоты и т.п. – разве не герои Гоголя?
В "Ревизоре" Гоголь заставил современников смеяться над тем, к чему они привыкли и что перестали замечать. Самое страшное, они привыкли к беспечности в духовной жизни.
Даже Щепкин, исполнитель роли Городничего, отмахивался: «Не давайте мне никаких намеков, что это-де не чиновники, а наши страсти; нет, не хочу этой переделки; это настоящие живые люди, между которыми я взрос…».
Вечная проблема: Истину гонят, как мешающую жить в сладких иллюзиях. Ведь ее принятие означает тяжелую работу по коренному изменению своей жизни, изгнание из души страстей, с которыми так свыкся, с которыми так тепло на земле. Но Гоголь вновь и вновь будит совесть современников: «Что ни говори, но страшен тот Ревизор, Который ждет нас у дверей гроба… Ревизор этот - наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя. Перед этим Ревизором ничто не укроется… Тогда и шагу нельзя будет сделать назад. Вдруг откроется… в тебе такое страшилище, что от ужаса поднимется волос. Лучше же сделать ревизовку всему, что ни есть в нас, в начале жизни, а не в конце ее. На место пустых разглагольствований о себе и похвальбы собой да побывать теперь же в безобразном душевном нашем городе, …в котором бесчинствуют наши страсти, как безобразные чиновники, воруя казну души нашей!» («Развязка Ревизора»).
««Ревизор - без конца», - говорит Гоголь.
В «Выбранных местах…» Гоголь с болью в душе писал о стремлении к роскоши.
Статья шестая «О помощи бедным» написана Гоголем как ответ на письмо А.О. Смирновой от 1 марта 1845 г. «Страсть к итальянцам, - писала А.О. Смирнова в нем о заезжих оперных певцах, - выразилась наконец доказательством материальным и увенчала себя в своей пошлой глупости. Высший круг, имена самые звучные, подписались на венец для Рубини золотой с бриллиантами. Другие решили, что надобно увенчать и госпожу Виардо… и ей сделать подарок; а второе общество, по сродному ему обезьянничеству, по подписке поднесло госпоже Албони богатые серьги… Тамбурини поднесли серебряную кружку. Итог этих даров простирается до 12 тысяч, а итог глупости вы подведите сами. Прибавляю только, что в западных губерниях мрут с голоду и что только заботою Государя там кормят крестьян» (473).
Гоголь отмечает: «Но если показать ему хотя часть тех ужасов, которые он производит косвенно, а не прямо… Сказать богачу, что он, заводя у себя все на барскую ногу, вредит соблазном, поселяя в другом, менее богатом, такое же желание, который, чтобы не отстать от него, разоряет, грабит и пускает по миру людей… Показать таким же самым образом всем модницам, которые не любят никуды появляться в одних и тех же платьях и, не донашивая ничего, нашивают кучи нового, следуя за малейшим уклонением моды, - показать им, что они вовсе не тем грешат, что занимаются этой суетностью, но тем, что сделали такой образ жизни необходимостью для других, что муж иной жены схватил уже из-за этого взятку с своего же брата чиновника (тот, с своей стороны, насел на какого-нибудь заседателя или пристава, а пристав уже невольно был принужден грабить неимущих)… Тогда увидят они, что не спасет их от страшного ответа перед Богом даже и деньга, что выброшенная нищему, даже и те человеколюбивые заведения, которые заводят они в городах на счет ограбленных провинций» (123-124).
Да-а-а, скажи сегодня такое нашим «новым русским», тоже ведь обидятся не менее, чем на Гоголя в свое время.
Белинского, между прочим, раздражало подобное отношение к моде. «Мы нападки на моды причисляем к числу… жалких и ничтожных выходок, как и нападки на роскошь, на блеск и изящество цивилизованной жизни» (37). «Россия видит свое спасение в успехах цивилизации, просвещения, гуманности» (38), - поучал он отсталого Гоголя.
Князь Петр Андреевич Вяземский (1792-1878) всех лучше определил суть реакции общества! «Мы не любим, когда нас застают врасплох». «Журнальной критике казалось, будто она и мы все имеем какое-то крепостное право над ним… На эту книгу смотрели как на изъявление предательства и неблагодарности. Некоторые поступили в этом случае, как поступил бы иной помещик, хозяин доморощенного театра, если главный актер, разыгрывающий у него первые комические роли, вдруг, по уязвлению совести, отказался бы от скоморошества, изъявив желание посвятить себя пощению и отшельнической жизни. Разгневанный Транжирин и слушать не хочет о спасении души его. Он грозит ему, требует от него, чтобы он пустяков в голову не забирал, не в свои дела не вмешивался, а продолжал потешать барина» . И сегодня Гоголь неудобен потомкам Транжирина, которые подобное никогда не цитируют!
«Как это вышло, что на меня рассердились все до единого в России, этого я покуда еще не могу сам понять…. Восточные, западные и нейтральные - все огорчились» . Наивный Гоголь не ожидал, что люди так ненавидят Христа, как и во время Его земного пути. Пока он писал о нейтральном, фантазировал, развлекал - все было хорошо, все были рады, но как только заговорил о Христе и об обязанностях христианина взять Крест и идти за Христом - так все взвыли! Да так, что даже элементарные рамки приличия разорвали, замечает сам Гоголь. «Почти в глаза автору стали говорить, что он сошел с ума, и прописывали ему рецепты от умственного расстройства» (227).
Такие книги, как, например, «Кто виноват», - рассуждает А.Григорьев, - показывают, что «виноваты не мы, а та ложь, сетями которой мы опутаны, …что никто и ни в чем не виноват, что все условлено предшествующими данными». Именно тогда начинает овладевать умами эта теория, по которой виновато самодержавие, крепостничество, дворянство, но не сам человек! «Убери их – и засияет человек, как блин на солнце».
Гоголь хорошо понимает суть материалистического взгляда на судьбу России подобных демократов: «Они думают, что реформами… можно поправить мир... Брожение внутри не исправить никакими конституциями… Нужно вспомнить человеку, что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства» .
Начиная с петровских времен, господствующее положение в России занимает антихристианская прозападная культура. Она связывает нравственность не с религиозностью, а с эстетическим просвещением. А религиозное сознание уходит далеко на задний план культуры. Николай Васильевич Гоголь один из первых среди писателей осознал принципиальную неосуществимость популярной в его время тенденции «эстетического гуманизма» и призывал вернуться на единственно верный путь – христианский.
Н.Лобастов