Чаадаев заявил, что мы – на обочине европейской цивилизации. Достоевский уверен: всё наоборот.
Коммунизм - западная идея, идущая от Маркса и Энгельса. Все ждали революцию в Европе, но она грянула в России. Да, социализмом переболели мы, русские. Что ж, может быть, потому что Бог любит нас и именно нам дал эту замечательную прививку коммунизмом? Трудно судить о промысле Божием, но, может быть, это сделано для того, чтобы мы в дальнейшем недолго переболели и сегодняшним либерализмом - и уже раз и навсегда отказались от этих "измов", на собственном печальном опыте познав их суть?
Философ С.Л. Франк писал еще 50 лет назад: "Когда теперь мы, русские, материально и духовно обнищавшие, ищем поучения и осмысления у вождей европейской мысли, с изумлением узнаем, что собственно учиться нам не у кого и нечему и что даже, наученные более горьким опытом наших несчастий, мы, пожалуй, сами можем научить кое-чему полезному человечество. Мы по крайней мере уже тем опередили его, что у нас меньше осталось иллюзий".
Может быть, прививка социализмом и либерализмом России и есть спасение Европы, о котором так много говорил Федор Михайлович Достоевский?
"Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация, - писал он. - А высшая идея на земле лишь одна - идея о бессмертии души человеческой, ибо все остальные лишь из нее одной вытекают". "Без веры в свою душу и в ее бессмертие бытие человека неестественно, немыслимо и невыносимо", - не уставал повторять Достоевский. "Я объявляю, что любовь к человечеству даже совсем немыслима, непонятна и совсем невозможна без совместной веры в бессмертие души человеческой". Это твердая отповедь гуманизму, пришедшему к нам с Запада.
На знаменитый вопрос: "Можно ли не верить в Бога и быть высоконравственным человеком, благородным, честным, гуманным, не исполняя никаких религиозных обрядов и молитв" - Достоевский уверенно отвечал: "Неверующий не может различать добро и зло".
"После Достоевского невозможен уже возврат… к гуманизму, - делает вывод Бердяев. - Гуманизм превзойден. Гуманистическое самодовольство человека находит свой конец у Достоевского и Ницше… Европейский гуманизм духовно кончился в Ницше, который был плоть от плоти гуманизма и жертвой за его грехи… Убийство Бога есть убийство человека".
Достоевский в "Дневнике писателя" рассказывает о "мученической смерти унтер-офицера 2-го Туркестанского стрелкового батальона Фомы Данилова, замученного турками 21 ноября 1875 г. за то, что не хотел перейти в магометанство". Он дорог сердцу писателя как "всецелое изображение народа русского": "пусть он груб, и безобразен, и грешен, и неприметен, но приди его срок и начнись дело всеобщей всенародной правды, и вас изумит та степень свободы духа, которую проявит он перед гнетом материализма, страстей, денежной и имущественной похоти и даже перед страхом самой жесточайшей мученической смерти".
Какова причина подобных подвигов?
Это всегда признак веры - твердой и искренней. Проявляется она в моменты испытаний. Достоевский был убежден, что внешне добропорядочный человек, строящий свою доброту без веры во Христа и в бессмертие, видится таковым по той простой причине, что не испытан. Столкнись он с подобной Фоме Данилову ситуации, и куда денется вся его "добропорядочность". А верующий русский человек, наоборот, внешне производит впечатление безалаберного, слабого, грешного человека, но его вера проявляется в такие вот критические испытания. Недаром с уважением все говорят о России не бытовой и социальной, а военной и исторической.
Сила ее в том, считал писатель, что "ничем не искоренить в сердце народа жажду правды".
В журнале "Голос" № 67 появляется статья некоего господина Гамме «Верна ли мысль, что "пусть лучше идеалы будут дурны, да действительность хороша"?», где он критикует Достоевского. На это Федор Михайлович отвечает: "Замечу вам, что это желание совершенно невозможное: без идеалов... никогда не может получиться никакой хорошей действительности".
Вот твердость-то идеалов русского народа и есть главная особенность его. В отличие от Запада, где мы сегодня наблюдаем быстрый и легкий отказ от тех ценностей, на которых когда-то строилась вся культура Европы.
Даже «самый подлец в народе не говорил: "Так и надо делать, как я делаю", - рассуждает писатель, - а, напротив, всегда верил, что делает он скверно, а что есть гораздо лучшее, чем он и дела его. Идеалы в народе есть, а ведь это главное: переменятся обстоятельства, и разврат, может быть, и соскочит с народа, а светлые-то начало останутся незыблемее...»
"Обстоятельствами всей почти русской истории народ наш... до того был развращаем, соблазняем и постоянно мучим, что еще удивительно, как он дожил, сохранив человеческий образ, а не то что сохранив красоту его. Но он сохранил... Повторяю: судите народ наш не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно воздыхает... Я как-то слепо убежден, что нет такого подлеца и мерзавца в русском народе, который бы не знал, что он подл и мерзок, тогда как у других бывает так, что делает мерзость, да еще сам себя за нее похваливает, в принцип свою мерзость возводит, утверждает, что в ней-то... свет цивилизации, и несчастный кончает тем, что верит тому искренно. Нет, судите наш народ не по тому, чем он есть, а по тому, чем желал бы стать. А идеалы его сильны и святы, и они-то и спасли его в века мучений... Русский человек верит, что все это - лишь наносное и временное, наваждение диавольское, что кончится тьма и что непременно воссияет когда-нибудь вечный свет... А кстати: многие ли знают про Тихона Задонского? Зачем это так не знать и совсем дать себе слово не читать? Некогда, что ли? Поверьте, господа, что вы, к удивлению вашему, узнали бы прекрасные вещи", - дает совет оторванным от корней интеллигентам Федор Михайлович.
На Западе всё иначе. «Беззаконие не считается уже на Западе грехом, а именно стало считаться правдой. Пусть в нашем народе зверство и грех, но вот что в нем есть неоспоримо: то, что он никогда не принимает, не примет и не захочет принять своего греха за правду! Он согрешит, но скажет: "Я сделал неправду". ...Народ грешит и пакостит ежедневно, но в лучшие минуты он никогда в правде не ошибется....»
Никто так, как Достоевский, верно и глубоко, не понял Россию: «Повторю старые мои слова: народ русский православен и живет идеей Православия в полноте, хотя и не разумеет эту идею отчетливо и научно… И это несмотря на то, что у самого же народа много смрадного, гадкого, преступного, варварского и греховного. ...Иные воображают, что русский народ просто-напросто атеист. Вся глубокая их ошибка в том, что они не признают в русском народе церкви. Я не про здания говорю... Я про наш русский "социализм" говорю... Про неустанную жажду всеобщего, всебратского единения во имя Христово. ...Не в коммунизме заключается социализм народа русского: он верит, что спасется единением во имя Христово. Вот наш русский социализм!». «Кто не понимает в народе нашем его Православия, тот никогда не поймет и самого народа нашего. Мало того, тот не может и любить народа русского, а будет любить его лишь таким, каким бы желал его видеть... "Полюби сначала святыню мою..." - вот что вам скажет народ...»
Именно это разглядел Достоевский в забытом к тому времени Пушкине.
"Пушкин именно так полюбил народ... Он преклонился перед правдой народною. Несмотря на все пороки народа, он сумел различить великую суть его духа, когда никто почти так не смотрел на народ... В сущности эти любители всегда презирали народ... Пушкин чтил всё, что народ чтил".
«Пушкин первый, - пишет Достоевский в Дневнике, - отыскал и отметил болезненное явление нашего интеллигентного, исторически оторванного от почвы общества, возвысившегося над народом. Он отметил отрицательный тип человека, в родную почву и в родные силы ее не верующего, ...искренне страдающего. Алеко и Онегин породили множество подобных себе... Печорины, Чичиковы, Рудины и Лаврецкие, Болконские и множество других... Ему честь и слава, отметившему самую больную язву составившегося у нас после великой петровской реформы общества... Он первый дал нам художественные типы красоты русской, вышедшей прямо из духа русского... Не в нынешней нашей цивилизации, не в "европейском" так называемом образовании... указал Пушкин эту красоту, а единственно в народном духе нашел ее, и только в нем. Повторяю, обозначив болезнь, дал и великую надежду: "Уверуйте в дух народный и от него единого ждите спасения и будете спасены"».
Увы, никто из писателей ХХ века больше не смог подняться на такую высоту понимания народности, о которой так много говорили и тогда, и сегодня. Достоевский связывал ее непременно с Православием...
Достоевский в своей знаменитой речи говорил о том, что позднее получило название "общечеловеческих ценностей". Что значит - "общие"? Чьи именно ценности стали общими?
Современному читателю, я думаю, не надо объяснять, как американцы и слушающие их европейцы ведут себя в мире: они узурпировали право определять ценности, назвали их "международными нормами", создали громкие организации за их соблюдением, международный суд для нарушителей созданной ими же самими "нормы" и военный блок для наказания непослушных. Государства, претендующие на самостоятельный путь развития, объявляются "международным мнением" нарушителями "международного права" и наказываются всеми способами, вплоть до военной.
Н.А. Нарочницкая в интервью журналу "Story" говорит: «Европе хотелось бы, чтоб у России не было исторической инициативы. Чтоб она служила их историческому проекту. Чтоб она слушала голос так называемого "мирового цивилизованного сообщества" - что правильно, что неправильно! Европейские и американские "вершители судеб мира" сами себе присвоили право назначать стандарты поведения, причем не только внутри своих стран, но и вовне, сами проверять, сами выносить суждения и сами карать».
Величайший пророк Достоевский предвидел эту идеологическую войну цивилизационных ценностей и пытался вернуть веру в истинность наших православных ценностей, в их первенство на международной арене. Он прозорливо видел, что суть западной цивилизации не в науке и прогрессе, а в идее либеральной свободы, которая несет в себе отказ от признания греха, под ее влиянием "...извращается и коверкается понятие о добре и зле, ...нормальность беспрерывно сменяется условностью..." То есть главная опасность - изменение истинной системы ценностей на свои корыстные интересы, - то, что сегодня назвали политикой двойных стандартов.
Федор Михайлович в своих пророчествах идет еще дальше и предостерегает от опасности норм либеральной цивилизации Запада: «Цивилизация вырабатывает в человеке только многосторонность ощущений и... решительно ничего больше. А через развитие этой многосторонности человек... дойдет до того, что отыщет в крови наслаждение... самые утонченные кровопроливцы почти сплошь были самые цивилизованные господа, которым все эти разные Атиллы да Стеньки Разины иной раз в подметки не годились...»
И писатель призывает стать не "новым русским", а «стать настоящим русским: стремиться внести примирение в европейские противоречия, указать исход европейской тоске... и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову Евангельскому закону! Знаю, что слова мои могут показаться преувеличенными и фантастическими... "Это нам-то, дескать, нашей-то нищей, грубой земле такой удел?" Что же, разве я про экономическую славу говорю, про славу меча или науки?» - вопрошает Достоевский.
«Утраченный образ Христа сохранился во всём свете чистоты своей в Православии. Вот назначение Востока, вот в чем для России заключается Восточный вопрос».
То есть мы должны были уверенно и мужественно перехватить знамя "общечеловеческих ценностей". Русская, а не американская цивилизация должна была объединить весь мир под этим знаменем "общечеловеческих", т.е. христианских ценностей. Тем более что сила и мощь Российской империи позволяли тогда это сделать.
Достоевский замечает, что на Западе "в последнее время поняли, что мы чего-то хотим, чего-то им страшного и опасного; что мы знаем и понимаем все европейские идеи, а что они наших русских идей не знают, а если и узнают, то не поймут... Кончилось тем, что они прямо обозвали нас врагами и будущими сокрушителями европейской цивилизации. Вот как они поняли нашу страстную цель стать общечеловеками!". По этой причине и экспортировали нам революцию, а затем радостно перехватили из рук падающей и ослабевшей державы знамя "общечеловеческих ценностей", поспешив именно свое видение Истины закрепить в международных документах.
"Их страшит, в образе России, нечто правдивое... Они предчувствуют, что подкупить ее невозможно... Разве обманом..." И в 1917 г. обман получился.
Эта политика продолжается и сегодня.
Чаадаев озвучил мысль, которую приняла наша оторванная от народа образованная часть русского общества: русская православная цивилизация - на обочине истинной европейской цивилизации. Мы - политические сектанты, мы строим жизнь на заблуждениях и т.п. Пушкинская речь Достоевского поставила точку в этом споре: всечеловеки - мы, а не Европа. Это Европа - на обочине истинной цивилизации - русской. Открытие это сделал Пушкин. Подтвердил Достоевский.
Принципиальную разницу двух цивилизационных подходов герои Достоевского обсуждают на первых страницах романа "Братья Карамазовы", в келье старца Зосимы: "Не Церковь должна искать себе определенного места в государстве, а, напротив, всякое земное государство должно бы впоследствии обратиться в Церковь... Все же это ничем не унизит его, не отнимет ни чести, ни славы его как великого государства, а лишь поставит его с ложной, еще языческой и ошибочной дороги на правильную и истинную дорогу, единственно ведущую к вечным целям. ...По иным теориям, слишком выяснившимся в наш ХIХ век, Церковь должна перерождаться в государство, так как бы из низшего в высший вид, чтобы затем в нем исчезнуть, уступив науке, духу времени и цивилизации. Если же не хочет того и сопротивляется, то отводится ей в государстве за то как бы некоторый лишь угол, да и то под надзором, - и это повсеместно в наше время в современных европейских землях. По русскому же пониманию и упованию надо, чтобы не Церковь перерождалась в государство, как из низшего в высший тип, а, напротив, государство должно кончить тем, чтобы сподобиться стать единственно лишь Церковью и ничем иным более".
Приведение отношений Церкви и государства в норму даст и материальный (политический и экономический) успех. А европейское, католическое искажение их отношений – стремление убрать духовное на обочину исторической жизни – медленно, но неизбежно приведет мир к краху, кризисам, катастрофе. Мы с вами, читатели, еще станем свидетелями этого…
В.С. Соловьев делает вывод: "Церковь как положительный общественный идеал, как основа и цель всех наших дел, и всенародный подвиг, как прямой путь для осуществления этого идеала – вот последнее слово, до которого дошел Достоевский".
Итак, на утверждение Чаадаева, что Россия осталась на обочине мировой дороги, Достоевский ответил решительно: широкая дорога Европы ведет в тупик, грязная и ухабистая русская дорога окажется спасительной для всех заблудившихся путников истории.
Н.Лобастов