Чем труднее - тем выше литература.
Преподаю в техникуме литературу. Закончил литературу 30-х и перехожу к литературе Великой Отечественной войны. В начале урока говорю студентам: "Мы с вами подошли к самой замечательной литературе, просто взлёт, вершина, прорыв! Знаете, почему? Война началась…".
Вот такой парадокс...
Когда фашизм охватывал Европу, наши писатели удивлялись разнице в его восприятии в Европе и у нас в России.
Известный публицист тех времен Илья Эренбург пишет: "В тридцатые годы в Европе фашизм наступал. Каждое государство, да и каждый человек мечтали спастись в одиночку, спастись любой ценой, отмолчаться, откупиться. Нашелся только один народ, который принял бой, - Испания. Во Франции шла "странная война". Проститутки поджидали клиентов, вооруженные противогазами. Оконные стекла оклеивали полосками бумаги, и домохозяйки щеголяли затейливыми узорами. Газеты писали о новой моде: дамские шляпы, похожие на военные пилотки. Немецкий летчик упал на французскую территорию, его похоронили с воинскими почестями. Многие тогда на Западе были уверены, что воевать нужно не с фашистской Германией, а с Советским Союзом. Когда немцы вошли в Париж, они ходили по ресторанам, фотографировались, покупали непристойные открытки… Сидели в кафе, загорали на солнце, пили коньяк, обсуждали дальнейшие походы. Париж был для них прекрасным отдыхом с бесплатными путевками".
Вот такие свидетельства очевидца, ведь Эренбург до 1940 года жил в Париже.
Страшно представить, что мы тоже могли превратиться бы в таких же толерантных к фашизму миротворцев к тому времени. Слава Богу, не превратились, - поэтому и остановили коричневую чуму, спасая Европу. "Откройте энциклопедию, - пишет в наши дни Н.А. Нарочницкая, - Гитлер оккупировал Данию такого-то числа, Норвегию такого-то числа, Бельгию такого-то числа. В течение месяца! Они не сопротивлялись".
И вдруг – Россия…
"Но беда-то случилась тогда с Отечеством, а не с государством, - продолжает Наталья Алексеевна, - вечно греховным и несовершенным политическим институтом... Наша нация оказалась способна на время отложить в сторону все споры об устранении государства, чтобы защитить Отечество". То есть не за коммунизм и Сталина бросились отдавать всего себя жители России, а за Отечество князя Владимира, Александра Невского, Суворова, Кутузова и всех наших былых предков.
"Во мраке опустившейся над Европой фашистской ночи еще ярче вспыхивали самоотречение, вера, человечность и любовь", - замечает писатель Г.Бакланов.
"Не один раз я задавался вопросом, - рассуждает в одном из интервью Святейший Патриарх Кирилл, - что двигало советскими воинами, которые своими подвигами, жертвенностью, безжалостностью к себе вводили в глубокое изумление не только противника, но союзников? У меня есть только один ответ: это была вера в правду русского человека… Наши воины верили в Россию, Русь, святость своей родины и земли. И за это были готовы не только терпеть страдания, проливать кровь, но и отдавать свою жизнь... Это была глубинная, нередко неосознанная вера в то, что русский путь, русская культура имеют право на жизнь и ценны не только для носителей этой традиции. Русский воин, отдававший свою жизнь на той страшной войне, чувствовал, что нашему народу есть что сказать всему миру. И если этот народ будет уничтожен, порабощен - это приведет к еще большей катастрофе, нежели сама война".
И с этим трудно не согласиться любому здравомыслящему человеку в России...
Война заставила выйти на поверхность скрытые внутренние процессы жизни духа. Вишневский в 1943 пишет: "В войне мы быстро познали себя с национальной стороны. Проснулись все чувства, мысли, инстинкты, воскресли старые традиции".
Во время войны под видом Суворовских и Нахимовских училищ фактически возродились кадетские корпуса. В армии было введено единоначалие, введена форма традиционного образца, отношения стали строго служебные, подчинённые строгой воинской дисциплине. Эренбург замечает: "С июля по ноябрь 1941 в газетах имя Сталина почти не упоминалось, впервые за долгие годы не было ни его портретов, ни восторженных эпитетов". Вспомнили о древних русских героях, снова открыли двери многие церкви, куда стекалось море молящихся.
Просматривая в очередной раз фильм "Александр Невский", я поймал себя на странной мысли: мы победили и потому, что был такой фильм. Действительно, фильм стоит целой армии…
Борис Ширяев в своей книге "Неугасимая лампада" пишет: "За год до войны в программу включили "Войну и мир". Инструкция требовала "заострить внимание на проявлениях героизма и патриотизма офицеров и солдат". Образ русского офицера впервые в литературе в советской школе получил право на положительную оценку. В библиотеке пединститута был только один комплект "Войны и мира", не запрещенного до тех пор, но ограниченного для обращения. Я выдавал тома строго в очередь. Читали ночами, собираясь в кружки…"
Советские писатели сочли своим долгом служить народу. "Певец во стане русских воинов" - это традиция. И она тут же вернулась.
Гайдар, Крымов, Лапин, Петров, Ставский, Уткин, Вишневский, Гроссман, Симонов, Твардовский, Кирсанов, Сурков, Лидин, Габрилович, многие другие писатели сразу уехали на фронт.
Бакланов ушел в 18 лет, Вл. Богомолов – в 16 лет. Алесь Адамович ушел в партизанский отряд, когда ему и 16 не исполнилось. А.Ананьев 17-ти лет был уже на Курской дуге. Даже призывниками не были.
Фронтовые строки бойцов пера – А.Твардовского, Л.Соболева, А.Толстого, К.Симонова, А.Сафронова, Б.Полевого, А.Фадеева, В.Кожевникова, И.Эренбурга, А.Суркова и других вдохновляли солдат на самоотверженные подвиги.
В блокадном Ленинграде Ольга Берггольц, потеряв мужа, бросив в буржуйку дорогие книги, превозмогая боль, тошноту от голода, писала и читала дорогим ленинградцам стихи, полные ярости к фашистам и любви к ленинградцам.
В боях за Родину погибло более 300 членов Союза писателей.
Уже в первые дни войны появилась поэтически былинная песня "Священная война" на стихи В.Лебедева-Кумача.
Дальше - больше.
"Смелого пуля боится, смелого штык не берет…" (А.Сурков).
"До свидания, города и хаты…" (Исаковский).
Отклик писателей – молниеносный.
Литература вернула дух России, вселила в сердца понятие "русский характер", заставила почувствовать соотечественников наследниками Руси.
О, русская земля!
На новый бой, на смертный бой
Ты нас благослови (А.Прокофьев)
Россию, мать старуху,
Нам терять никак нельзя
(Твардовский).
Я патриот. Я воздух русский,
Я землю русскую люблю (П.Коган).
Мы победим, клянусь тебе, Россия,
От имени российских матерей
(О.Берггольц).
В бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла
(К.Симонов).
Ну и понятно, что перекрестила, хотя это здесь и не указывается. Всем это было ясно без напоминаний и слов, никто возражать уже не собирался - не до этого...
У Шолохова в окопах спросили, знает ли он молитвы. Он ответил: "Много знаю молитв, но сейчас у меня в сердце одна: "Во имя Отца, и Сына, и матери моей – ни шагу назад"". Вот так – с долей ерничества, по-своему, полусветски-полурелигиозно, намеками, - но все же не интернационал, не Сталин и светлый коммунизм, а молитва – теплая, от души, народная…
Б.Ширяев свидетельствует: "Пришли немцы. Я выпускал самую крупную из выходивших на Северном Кавказе свободных русских газет (цензура немцев касалась лишь военного материала). В наскоро оборудованных церквах говели, каялись, исповедовались и причащались… В областном южном городе, где я жил, ко времени прихода немцев осталась только дна церковь. За две недели в городе открылись четыре церкви. К концу месяца во вновь образованной епархии было уже 16 церковных общин. Образовались бы и еще, но не хватало священников. Все приходы возникали "снизу"… Приспосабливали под храмы опустевшие клубы и залы учреждений… Начались крещения взрослых. Сначала крестились одиночки, потом группами. В большинстве девушки. Среди них нередко бывшие комсомолки".
Писатель В.Ганичев в книге "Слово. Писатель. Отечество" рассказывает, как на войне политрук вызвал солдата: "Ты художник? Вот тебе открытка с картиной Павла Корина "Александр Невский". К утру нарисовать. Высота десять метров. Бойцы помогут. Исполняй". Те всю ночь в сарае рисовали. "На следующий день, - пишет Ганичев, - двинулись на Новгород. Надрывно двигались машины, артиллерия, кряхтели танки, а по обочинам устало топала пехота. И вдруг почувствовали, что впереди что-то изменилось: машины ровно загудели, выровнялись танки, четче зашагали пехотинцы. На пригорке, подпертый бревнами, стоял десятиметровый Александр Невский. Ротный поднес руку к каске. Мы прошли мимо сурово глядевшего на нас и опирающегося на меч князя. У меня навернулись слезы…".
Вот так провожал на войну бойцов святой праведный Александр Невский.
Одно из самых пронзительных военных стихотворений - "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…" К.Симонова.
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали:
"Господь вас спаси!"
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.
…Как будто за каждою
русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь,
наши прадеды молятся
За в Бога не верящих внуков своих.
Да, напрямую о Боге, о вере не писали - не напечатают, но дух, отношение всё больше и больше приближались к вере предков. Политическая трескотня, лозунги, заказные пропагандистские штампы – всё это растаяло, как дым, ушло на задворки, а на поверхность вышло настоящее, искреннее, неподдельное, вечное...
Об этом рассказ "Крестик" Соколова-Микитова – перечитайте.
А песни! Что за песни! "В землянке", "Прощай, любимый город…", "Смуглянка", "Огонек", "Синий платочек", "На солнечной поляночке", "Соловьи"…
Даже частушки перестали быть пошлыми, а тоже встали в строй и стали участвовали в общем деле!
Бить повсюду не устанем
Силу окаянную,
Награждали их крестами
Только деревянными.
В леоновском "Нашествии", в платоновских рассказах, у Василия Теркина тип поведения был христианский. Платонов ввел понятие "духовная память народа".
Композитор Г.Свиридов пишет: "Периодом духовного подъема была война со всеми ее ужасами. Она дала прекрасные образцы творчества, из которых на первое место я ставлю "Василия Теркина" - гениальную поэму, воплотившую дух нации в роковой момент истории. Прекрасны также многие песни войны, которые можно слушать и теперь. И я уверен, их можно будет слушать и в будущем". Угадал!
Героями становились опять Сусанин, Минин и Пожарский, Суворов, Петр I. На их фоне бледнели и исчезали распропагандированные Карл Либкнехт, Роза Люксембург, Клара Цеткин и другие.
Спрос на историческую литературу резко возрос. Вот востребованные в библиотеках того времени книги: В.Г. Ян "Батый" (1942), С.Н. Голубев "Багратион", Л.Раковский "Генералиссимус Суворов", А.Степанов "Порт-Артур" (1944), С.Бородин "Дмитрий Донской" (1942), С.Бахрушин "Иван Грозный" (1942), М.Брагин "Фельдмаршал Кутузов" (1942), В.Мавродин "Брусилов" (1942), Рожкова "Денис Давыдов" (1942), Э.Ярошевский "Александр Невский" (1942), Югов "Даниил Галицкий", "Данилевский "Кузьма Минин" (1944) и т.п..
Митрополит Сергий в Послании проводил параллели с нашей историей: "Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз поставить народ наш на колени". Во время молебна он высказал мудрую мысль: "Мы знаем, что гроза приносит не одни бедствия, но и пользу: она освежает воздух. Да послужит и наступающая военная гроза к оздоровлению нашей атмосферы духовной".
В 1943 наконец был избран Патриарх, возобновилось издание журнала патриархии, открыты духовные семинарии, монастыри…
В войну столкнулись прежде всего не армии, не экономика, не политические системы, столкнулись два мировоззрения. Шла информационная война, идеологическая, цивилизационная, мировоззренческая. Запад всеми силами пытался показать: немцы – хорошие, обычные, они так озлобились против коммунизма. Опять мы видим главное желание либерального Запада - стирание границ между основополагающими понятиями, желание истинный смысл завуалировать, перевести на второстепенное… Мы эту грань акцентировали, поставили всё на свои места, назвав черное – черным. Сегодня видно, как все эти прежние попытки – пусть в иной форме – но возвращаются в событиях в Прибалтике, в Украине, в Сирии…
Но когда на невиданные зверства русские солдаты ответили священной ненавистью к завоевателям, нас тут же лицемерно бросились обвинять в жестокости.
Русского медведя, как известно, непросто разбудить и выгнать из берлоги, но уж зато загнать его обратно туда пока еще ни у кого не получилось...
Н.Лобастов