Мы всё ищем причины политические да экономические, но всё гораздо глубже и серьезнее.
Зачем нам с вами, читатели, наш жизненный опыт? Да чтобы убедиться в верности откровения Божия! Мы ищем, сомневаемся, пробуем, ошибаемся, рвемся, возвращаемся... В итоге, оглядываясь на свои заблуждения и ошибки, всё тверже уверяемся в непреложности Евангельских истин, традиционных ценностей наших предков.
Исторический опыт - бесценная вещь, он необходим нам для понимания происходящего, для верного выбора пути сегодня.
Вот и о революции необходимо говорить прежде всего как о бесценном опыте, показывающем наши заблуждения и, главное, расплату за них.
У любого явления есть прежде всего причины духовные.
С.Н. Дурылин рассуждает: «Мережковский на философских чтениях вопрошал: "Нельзя думать, что положение Церкви так благополучно. С Запада идет на нее сила великого отступления Ницше, полная огромного соблазна. Может ли Церковь дать отпор этому движению?" И вот что отвечено протопресвитером И.Л. Янышевым: "Все противники Церкви – и Ницше, и Спенсер, и Дарвин – разобраны по ниточке в духовной литературе и опровергнуты. Почему не читают её?" Да, "опровержение" читалось из года в год на лекциях и печаталось в никем не читаемых академических журналах. "Опровергатель" повышался в чинах и орденах, …а мыши в книжных складах поедали целыми поколениями многотомные "опровержения". За стенами этих "опровержений" жилось так тепло, так покойно, так сонно и пищно и, главное, - так самоуверенно. И ВДРУГ! Октябрь 1917 разрушил и кулебяку, и рождественского гуся, и стены томов».
«Оттого и атеизм, - продолжает Дурылин, - что "Бог" остался лишь в "специальных местах", в "специальных книгах", в "специальных словах" (проповеди), в руках "специальных людей". А прежде был – всюду: в природе, культуре, искусстве… Но не все ходят в "специальные места", - и остаются сполна без встречи с Богом. Вот – колыбель атеизма».
Да, противники говорили ярче, убедительнее, проще, ближе к жизни и т.п.. Церковь уступала в диалоге, перестав быть живой, жизненной, разучилась быстро реагировать, отвечать на современном уровне.
Так кто же в итоге всех более виновен в трагедии 1917 года?
Виноваты не сами по себе государство и Церковь. Государство к началу ХХ века было на подъеме. Церковь в любые времена хранит Истину. Причина трагедии – в неправильно выстроенных отношениях Церкви и государства.
Буква убивает дух, а Дух дышит только в Церкви. Всё остальное пронизано буквой. Хотите, чтобы животворило и развивалось государство, - нужно признать первичность духа, а не подчинять своей букве. Она - не животворит.
Но в России того времени авторитет государства (империи!) поднялся выше авторитета Церкви, которая стала лишь министерством духовных нужд. Государство взялось нести непосильную для себя ношу духовно-нравственной стороны жизни. И осуществлять её своими чиновничьими методами и средствами.
"Дух Церкви государство заставило служить себе", - сделает вывод Карташев в 1915 году.
В. Розанов заметил, что государство давало власть лишь чиновникам, а искренних радетелей – отвергало: "Потебня, Буслаев, Тихонравов, Сахаров, Снегирев, Хомяков и все Аксаковы – в учителя никогда не были позваны и даже не были до учительства допущены. Отсюда и сила Белинского". Философские мысли Хомякова, Киреевского, Данилевского были в то время известны лишь очень узкому кругу друзей.
Цензура не то охраняла! Салтыкова пропускала, а у Достоевского известную сцену чтения Евангелия Соней Мармеладовой запрещала. Нельзя, не положено! Евангелие только священники читают, а здесь блудница в каморке убийце читает - запретить!
Снова Розанов: "Рачинский – инициатор Церковной школы. Правительственный инспектор закрыл его школу, только потому, что он учил по Псалтирю, а не по идиоту Корфу. Наше правительство атеистическое и революционное… Скажут, но ведь Государь-то православный: да, но правительство его обманывает, как печать наша подлая обманывает общество и не повинуется народному духу".
Про печать - это он замечательно...
Вот такой печати дали вволю разгуляться, а искренних радетелей и подвижников буквой закона прижимали. Как всё повторяется!
"Я учусь в высшем учебном заведении, откуда выходят учительницы, - писала в 1913 г. В.В. Розанову одна курсистка, - и вот среди этой молодежи я до сих пор не встретила никого, кто бы любил Родину, стремился бы к тому, чтобы принести ей пользу; нет! Кругом полное равнодушие, безразличие (в лучшем случае) ко всему русскому и, с другой стороны, – презрение к России, к ее якобы отсталости. Все русское – гадко и смешно! И это будущие учительницы! Что они дадут детям? Ни веры, ни любви к Родине! А профессора (большинство) способствуют развитию враждебности и презрения в России".
Наука, образование, искусство – всё постепенно стало враждебно Церкви. А потом и государству. Хотя внешне было всё благополучно. Фасад здания просто блистал! Что внутри его творилось, видели и понимали немногие.
В преподавании Закона Божьего был тот же чиновничий подход. Зубрежка - лучший способ обучения: проверять удобно. А что в сердце ученика - это не наше, чиновничье, дело.
Все вопросы веры были поставлены на одну доску с бюрократически-государственными. Справку о причащении обязаны предоставить на службу раз в год. Есть справка - можно продолжать служить.
С.Н. Дурылин вспоминает: «В Феодосии доживал век известный астроном проф. Церасский, по вере – реформатор. Когда Волошин прочел ему свой пролог к "Прп. Серафиму", где Богоматерь предстательствует перед Христом за род человеческий, - он плакал. Он говорил: "Я – протестант. У нас не почитают Богоматерь, но вы научили меня почитать Её: я понял, что Она дает людям". Он умер по-христиански. И такой человек говаривал Максу с виноватою улыбкой: "Я давно хотел перейти в Православие, но ведь у нас в Литве каждому, переходящему в Православие, давали за это 5 рублей. Ну как же я мог перейти?" Признание мудрого старика-профессора хорошо объясняет, почему всё случилось… История – плохая учительница, если прошло время уроков…»
Вера – она бывает или искренняя, или никакая! Пять рублей всё перечеркивает. Кесарево нужно отдавать кесарю, а Богу - душу. Церковь не занимается кесаревыми проблемами, и кесарево государство не сможет решить проблемы веры. Стоит только в том месте, где должна быть душа, поставить государственного городового, - вера заканчивается. Она или уходит в монастыри, в леса, внутрь души, в поиски иного, - или вовсе заканчивается. Но вместе дух и буква существовать не могут. "Никто не может служить двум господам..." (Мф. 6:24).
Государство Синодального периода, как собака на сене, не давало и Церкви быть истинным пастырем душ пасомых граждан, и само устранилось от этой высокой цели, сосредоточившись лишь на сохранении внешнего порядка Империи. У каждой церкви во время службы стоял жандарм... Казалось, этого достаточно.
В конце ХIХ века всех поразил случай, ставший символом времени. Девочка возвращалась с каникул и несла деньги и пасхальные яйца. Её убили с целью ограбления. Убийцу нашли, но уже без денег и пирогов, которые он съел, но яица остались. На вопрос следователя, почему не съел и яйца, убийца ответил: "Как же я мог? Ведь шла Страстная седмица!".
Форма веры осталась, а вот содержание уже размылось до абсурда.
С.Булгаков в 1918 писал: "К сожалению, все эти на вид невиннейшие народные дома, библиотеки, курсы для рабочих, "разумные развлечения", - все это фактически суть средства религиозного развращения народа. Даже когда они прямо и не направляются против церковности, однако молчаливо ее подмывают одним уже пренебрежением к уставам церковным: назначить любое чтение в часы богослужения, концерт или там вечер какой-нибудь в канун большого праздника, - все это делается даже непреднамеренно, не замечая. Но попробовали бы в Англии такую вещь устроить. …Почему-то теперь вдруг все ощетинились, когда большевики назначили празднование 1 мая в Страстную среду, тогда как сами повсюду и систематически делали по существу то же самое".
Бердяев делает вывод: "Скрепа оказалась внешней, механической. Русская бюрократия насильственно и жестоко поддерживала порядок, внешнюю крепость, кажущуюся соединенность. Но где нет свободного принятия внутрь себя Бога, где внешний закон заменил внутренний, - царит хаос".
Отсюда массовая поддержка Советской власти. Ведь в чем плюс революции и первых лет социализма? В энтузиазме, в раскрепощении творческих сил, в предложении высшей цели. Бывшие рабочие и крестьяне становились управленцами, учеными, инженерами… Все устали от рутины, бюрократизма, лицемерия.
Если раньше государство регламентировало каждый шаг в сфере духовной, надзирая за исполнением предписанного порядка, то теперь была предложена высокая цель, а методы ее достижения отданы самому человеку. Это окрыляло, вдохновляло, раскрепощало, казалось истинной свободой. Вот только цель была лживой, идеалистической, недостижимой. Хотя такой красивой и заманчивой...
Мыслитель В.А. Базаров видел причины разрушения традиционного уклада в "успокоенной религиозности нашей государственной Церкви", которая и образовала духовную пустоту, а её начали заполнять либералы, радикалы, социалисты, революционеры. Исполнение обрядов без живой жизни по Христу стало повсеместным перед революцией. Федотов замечает: "Православие начинает ощущаться как стояние на уставе". Пока священники давали прихожанам только целовать Евангелие, не объясняя того, что там написано, социалисты читали и объясняли "Капитал" Маркса и "Что делать?" Чернышевского.
И революционеры выиграли битву за души.
Сегодня эстафету от коммунистов приняли иные "заботники" о наших душах, еще более опасные...
Н.Лобастов, pravoslit.ru