Либералы ненавидят сам принцип государственности. Как же наши писатели к ней относились?
Православную Москву называют Третьим Римом. Но первый Рим - это же столица языческого мира. Почему так? Так христианство выражает свое уважительное отношение к непременному условию существования человека на земле – общественному порядку. Любая человеческая деятельность возможна только в условиях крепкого, стабильного общественного дома – государства. Все мировые культуры - родом из сильных держав. Все гении – национальны.
Великую российскую историю вы не сможете отделить от великодержавности. Князь Владимир встал на путь христианства и государственности – одновременно. Интересное название государства – Русь Святая. Два понятия в одно слиты – национальность, народ, государственность и его идеал, нравственная основа – святость.
Всплеск творчества в ХIХ веке начался с вопроса Чаадаева: «Почему Русь в средние века не создала такой культуры, как Запад?» Нам просто в голову не приходило самое мощное средство изменения сознания граждан – культуру – использовать для саморазрушения. Писатели не развлекали, а помогали спасаться.
Эпоха Возрождения язычества на Западе – не признак соединения и укрепления, а начало распада.
Самый популярный жанр ХVIII века в России – оды. И не надо думать, что это спущенный сверху официоз! Это – от души.
Басни Крылова любил цитировать Кутузов. Его солдатики тоже их любили, - поэтому и были непобедимы.
Но уже тогда диссонансом прозвучали пока еще одинокие голоса саморазрушительной либеральной парадигмы. Ядовитое замечание «Служить бы рад, прислуживаться тошно» осмеивало великое дело служения, принцип, на котором строилась жизнь великой державы. И уже по дороге из Петербурга в Москву не тот народ поселился, по мнению радикального писателя.
На критику Радищевым армии Пушкин отвечает: «Рекрутство наше тяжелое: лицемерить нечего… Но может ли государство обойтись без постоянного войска? Полумеры ни к чему доброму не ведут» (т. 7. с. 295). «Власть и свободу сочетать должно на взаимную пользу» (т. 7. С. 302). И делает вывод: «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества…» (Т. 7. С. 291-292).
И Пушкин отвечает Радищеву, как всегда, гениально просто: «Нет Истины там, где нет любви!» Патриотизм, государственность, жертвенность – неотъемлемая часть любви. Связь твердых нравственных ценностей и государственности – неразрывна. Все русские писатели, возвращаясь к традиционным, консервативным ценностям, непременно возвращались и к государственности. И наоборот: все, заразившиеся западным либерализмом, тут же вставали на путь разрушения собственного общества.
Метаморфоза Пушкина, проделавшего путь от «гибельной» свободы к «Борису Годунову», заставила Достоевского назвать это не иначе, как «чудом».
В «Капитанской дочке», обратим внимание, не с внешним врагом воюют герои. Они отдавали жизнь за веру и Отечество, охраняющее эту веру против любых посягательств. Да, Пугачев по-христиански им брат, и не жалко для него заячьего тулупчика, но Гринев готов был идти на виселицу не за прогнившее самодержавие (как «Беркут» на Украине - не за Януковича), а за целостность, «легитимность», как сказали бы сегодня, против «бессмысленного» бунта в стенах своего дома.
Пушкин пишет: «Мы увидели либеральные идеи: литературу, превратившуюся в рукописные пасквили на правительство и возмутительные песни; наконец, и тайные общества, заговоры, замыслы более или менее кровавые и безумные» (7;42). Он призывал дворян «служить отечеству верою и правдою, имея целию искренно и усердно соединиться с правительством в великом подвиге улучшения государственных постановлений, а не препятствовать ему, безумно упорствуя в тайном недоброжелательстве» (7;48).
Пушкин поддерживает государственную цензуру: «Всякое правительство вправе не позволять проповедовать на площадях, что кому в голову придет…. Закон не только наказывает, но и предупреждает. Это его благодетельная сторона» (7;300-301). «Один из великих наших сограждан сказал однажды мне, что если у нас была бы свобода книгопечатания, то он с женой и детьми уехал бы в Константинополь. Удобность клеветы суть один из главнейших невыгод свободы печати» (7;201), - добавляет поэт.
««Телеграф» запрещен… Он достоин был участи своей: мудрено с большей наглостию проповедовать якобинизм перед носом правительства» (8;43). Согласитесь, «Эхо Москвы» эти слова Пушкина никогда не процитирует!
Гоголь, продолжая линию Пушкина, в «Духовной прозе» постоянно говорит об «истинном и благородном служении Царю».
Тютчев, Фет, Полонский, Аксаковы, Киреевский, Хомяков, Жуковский, А.К. Толстой и многие другие поддерживают государственность.
Но и противодействие западной либеральной мысли уже тогда было мощным и напористым.
Писатели-демократы старались внедрять в сознание обывателя мысль о служении не Истине и ее охранителю – государству, а о служении своей личной свободе, своим желаниям. Конечно, такой призыв не мог не понравиться развоцерковленной части населения.
На этом пути возникало два препятствия – Церковь и государство. Именно на них были направлены перья новых писателей, которые те готовы были «приравнять к штыку». Обратим внимание, что «передовые» писатели боролись прежде всего не с самодержавием, а с церковными догматами, утверждающими абсолютные ценности. А затем уже и с государственностью как охранителем этих неизменных ценностей. Либеральной части русской интеллигенции хотелось смести все преграды, принципы и правила.
Розанов перечисляет либеральных писателей, виновных в раскачивании государственного устройства: Некрасов, Салтыков, Добролюбов, Тургенев… Осмеяны, - пишет он, - все институты Российской империи: дворянство, самодержавие, государственность, цензура, жандармерия, брак… «Все лучшее побито камнями, нет, хуже, накормлено пощечинами»[1].
Первым в этом списке он ставил А.Н. Островского. Действительно, своей Катериной из «Грозы» драматург боролся за право на свободную любовь, право на самоубийство. Катерина не просто хочет грешить, она желает сделать грех нормой: «Пускай все видят, все знают, что я делаю!» Перед самоубийством она восклицает: «Молиться не будут? Кто хочет, тот будет молиться». И т.п.
Салтыков-Щедрин пишет откровенную пародию на «Летопись временных лет», на всю нашу великую историю. И мы в школе историю задвинули в дальний угол, а пародию на нее – изучаем в обязательном порядке.
Тургенев либеральный принцип доводит до крайности: «Нет принципов, а есть ощущения». Поэтому едет жить из страны принципов в страну ощущений – Францию, где его дочь - внебрачная - даже не знала русского языка. «И я этому рад. Ей не для чего помнить язык страны, в которую она никогда не возвратится»[2].
«Россия должна проделать путь Запада, - считал писатель, - или погибнуть в варварстве» (120). «Если бы Россия со всей своей прошедшей историей провалилась, цивилизация человечества от этого не пострадала бы»»[3].
Российские стихи, российский квас –
Одну и ту же участь разделяют:
В порядочных домах их не читают,
А квас не пьют… (11:128),
- иронизирует Тургенев в ранней поэме «Параша».
Либерализм разрушителен, его нет там, где созидают, зато он обязательно там, где разрушают. Созидали князь Владимир и Иоанн Грозный, Петр Великий и Государи Романовы, Кутузов и Суворов, Минин и Пожарский, Пушкин и Достоевский... Разрушали князь Курбский и граф Толстой, Белинский и Островский, Тургенев и Бунин.
Ф.М. Достоевский точно подметил: «Вся наша либеральная партия прошла мимо дела, не участвуя в нем. Она только отрицала и хихикала». Хорошо смеяться в стенах сильного государства, которое построили не вы, «нет, вы полиберальничайте, когда это невыгодно, вот бы я на вас посмотрел», - справедливо замечает Достоевский.
«Русский либерализм не есть нападение на существующие порядки вещей, а есть нападение на самую сущность наших вещей. …Мой либерал дошел до того, что отрицает самую Россию, т.е. ненавидит и бьет свою мать. Он ненавидит народные обычаи, русскую историю, все»[4].
Часто писатель показывает нам весьма с неожиданной стороны наших «героев». Например, он замечает, что самые большие крикуны о любви к народу жили сами весьма по-барски. «Герцен был социалистом как русский барич... Отрицал собственность и был обеспеченным. Он заводил революции и в то же время любил комфорт». «Наши «скитальцы» продавали крестьян и, получив денежки, уезжали в Париж способствовать изданию радикальных газет для спасения уже всего человечества... Кто мешал им просто-запросто освободить своих крестьян с землей?»[5], - спрашивает неудобный Достоевский.
Л.Н. Толстой в своем либерализме дошел до крайности – до анархизма. Он призвал к упразднению чиновников, армии, полиции, судов, тюрем – государства.
«Государство – отжившая форма» (Божеское. С. 384), «сброд заблудших и развращенных людей, называемых у нас правительством» (Беглец. С. 10). «Патриотизм вреден» (Божеское. С. 386), «зверское чувство», «чреватое величайшими злодействами», «ужаснейший пережиток варварских времен, не имеющий никаких оправданий»[6]. «Я серьезно убежден, что государствами управляют сумасшедшие» (Избранное. С. 195). «Правительство – узаконенное насилие» (Неизвестный Толстой. С. 281). «Повиноваться правительству – что повиноваться разбойничьей шайке» (Божеское. С. 381). Такая позиция Толстого и сегодня нравится многим.
- «Ужасно это развращение, поддерживаемое всем блеском внешности: царь, сенат, синод, солдатство, дума, церковь» Это из статьи «Не могу молчать!», которая «появилась сразу на всех языках Европы. В одной Германии в 200 различных изданиях». Кстати, всё, что запрещалось у Толстого в России, тут же печаталось чуть не на всех языках в Европе огромными тиражами. Ни одному русскому писателю такого внимания в Европе не оказывали, как разрушителю Толстому.
Вот что писал Лев Николаевич. Петр «так называемый «великий» - беснующийся, пьяный, распутный зверь». «В России властвовали, избивая и мучая людей, то Иван IV, то шальной, зверский, жестокий, выхваленный Петр с своей пьяной компанией, то безграмотная распутная девка Катька, то немец Бирон, любовник глупой бабы, считавшейся императрицей, то немка Анна, любовница другого немца, то распутная девка Елизавета, потом распутная из распутных, мужеубийца Екатерина II, то полубешеный Павел, то отцеубийца, лгун, ханжа Александр, то глупый, грубый, жестокий солдат Николай, то слабый, неумный и недобрый Александр II, то совсем глупый, грубый, невежественный Александр III. И все эти жалкие люди возводятся в герои, гении, благодетели человечества. И вот, царствует теперь невежественный, слабый и недобрый Николай II со своими иконами и мощами…».
Этот «обзор» русской истории найден среди ненапечатанных при жизни Толстого его бумаг»[7].
Лев Львович, сын Толстого, заметил: «Во Франции говорится часто, что Толстой был первой и главной причиной русской революции, и в этом есть много правды. Никто не сделал более разрушительной работы ни в одной стране, чем Толстой... Отрицание государства и его авторитета, отрицание закона и Церкви, войны, собственности, семьи. Что могло произойти, когда эта отрава проникла насквозь мозги русского мужика и полуинтеллигента и прочих русских элементов. К сожалению, моральное влияние Толстого было гораздо слабее, чем влияние политическое и социальное». Революция, по его словам, «была подготовлена и морально санкционирована им». (За что… С. 432).
Вот мнение Н.А. Бердяева: «Толстой имеет не меньшее значение для русской революции, чем Руссо имел для революции французской… Я думаю, что учение Толстого было более разрушительным, чем учение Руссо. Это Толстой сделал нравственно невозможным существование Великой России. Он много сделал для разрушения России» (Духовная трагедия. С. 287).
Конечно, прямых агиток к свержению власти Толстой не писал – он был выше этого. Но он делал более важную работу по смене массового сознания людей. Ведь стоит изменить сознание большинства – и тогда ничто не остановит, никакие внешние меры.
«Наши Белинские и Грановские не поверили бы, если б им сказали, что они прямые отцы Нечаева..." - вздыхал об этом еще пророк Достоевский. Смелее никто не сказал. До сих пор.
Вывод Достоевского поражает даже сегодня: «Самодержавие - причина всех свобод в России.. По-иностранному - тирания, по-русски - источник всех свобод»[8].
Отсюда мы видим, что все либеральные писатели ненавидели тот дом, в котом они жили, и занимались разрушением его, посматривая на Запад. Но те художники и мыслители, кто вернулся к консервативным взглядам, становились одновременно и государственниками, понимая, что сохранить традиции, культуру, нравственность можно только в стенах крепкого дома.
Н.Лобастов
[1] Розанов В. В. Собрание сочинений. Сахарна. (Т. 9). С. 53.
[2] Письма. Т. 3. С. 126.
[3] Тургенев в воспоминаниях современников. Т.2. С. 339.
[4]Цит. по: Шульц. С. 32.
[5]Дневник. С. 660, 659, 12, 588.
[6] Л.Н. Толстой: pro et contra. С. 778.
[7] Л.Н. Толстой: pro et contra. С. 776.
[8] Цит. по: И.А.Крылов и Православие. С. 109.
Комментарии