Преподобный Сергий и его наследники в ХIХ веке/
Преподобный Сергий Радонежский навсегда останется в памяти русского человека как образец твердого стояния в истине Православия.
Когда нашествие языческих полчищ вытравливало из сознания жителей Руси уверенность в правоте своей веры, преподобный Сергий в глуши московских лесов непоколебимым столпом стоял на страже Православия. Всех обуял страх перед дерзкими набегами кочевников, - преподобный имел лишь страх Божий. Когда сознание своего бессилия рождалось от лицезрения вокруг себя разорений, «игумен земли Русской» приобретал силу духовную. Многие воины были сломлены неудачами в ратном подвиге, а монахи – трудностями духовной борьбы, преподобный стоял насмерть в молитвенной брани со злом. Большинство уже готово было смириться с рабством, святой Радонежских лесов приобретал истинную свободу – свободу во Христе.
И подвиг стояния в вере не остался без обильных плодов: птенцы Радонежского гнезда разлетелись по всей Руси, чтобы собирать растерянное и укреплять ослабленное. Сам факт существования твердого молитвенника на Руси укреплял и изменял сознание ее жителей, что привело к возрождению Святой Руси.
Но прошли столетия…
Вновь над Россией сгустились сумерки пленения – на сей раз не военного, а духовного, не дикарей из пустынных степей, а цивилизации Запада, отступавшей шаг за шагом от Евангелия и Вселенской Церкви. Сначала Реформация, а затем эпоха возрождения язычества привели некогда христианский мир к отказу от теоцентричности бытия. Французская революция окончательно закрепила этот выбор, утвердив в сознании обывателя новую веру - прогресса, гуманизма, феминизма, прав человека, построения рая на земле… Теперь правду выбирали большинством – демократично.
Вольтеровский яд свободомыслия от авторитета Евангелия стал проникать и в круги образованного общества России. Пленение умов приобретало все больший размах, проникая, подобно набегам монголо-татар, в дворянские усадьбы, в журналы, в правительство, в литературу.
«Новое направление, - писал Пушкин, - отзывалось в умах, алкавших новизны… Весь разрушительный гений Вольтера со всею свободою излился в циничной поэме, …святыня обоих Заветов обругана. Все следуют за Вольтером. Руссо провозглашает себя его учеником. Англия приветствует Энциклопедию. Екатерина вступает с ним в дружескую переписку. Старое общество созрело для великого разрушения» (Пушкин. А.С. ПСС в 10 т., Т. 7. С. 312).
Когда в Петербурге вышла «Философия истории» Вольтера, то раскуплена была за неделю. «Каждый русский, читающий по-французски, - писал Казанова, - носил книгу в своем кармане, точно молитвенник или катехизис».
В 1811 г. французский философ Жозеф де Местр писал: «В совершенно беззащитную Россию явилась вдруг развратная литература XVIII столетия, и первыми уроками французского языка для сей нации были богохульства… Свобода в подобной ситуации действует, как крепкое вино, ударяющее в голову человека, к нему непривычного».
Но, как писал В.О. Ключевский о прп. Сергие, «одним из отличительных признаков великого народа служит его способность подниматься на ноги после падения».
В ХIХ веке это продемонстрировал Пушкин. Одиноко, как прп. Сергий в радонежских лесах, стоит он среди своих современников. Один из немногих увидел он опасность духовного пленения. «Знаете ли Вы, что государь разрешил мне политическую газету, - читаем в письмах 1832 года. - Стихотворений помещать не намерен, ибо и Христос запретил метать бисер перед публикой… Одно меня задевает: хочется мне уничтожить, показать всю отвратительную подлость нынешней французской литературы» (10:416).
Гениальный Пушкин пророчески видел всю гибельность французских идей свободы без Христа. Вот как он начинает свою повесть «Арап Петра Великого»: «Ничто не могло сравниться с вольным легкомыслием, безумством и роскошью французов того времени… Алчность к деньгам соединилась с жадностью наслаждений; нравственность гибла; французы смеялись и рассчитывали, и государство распадалось под игривые припевы сатирических водевилей… Потребность веселиться сблизила все состояния… Все, что подавало пищу любопытству или обещало удовольствие, было принято с одинаковой благосклонностью. Литература, ученость и философия… являлись угождать моде, управляя ее мнениями».
Пленение, как видим, не хуже татарского.
Достоевский говорил: Пушкин понял назначение русского народа в такой глубине, как никто другой; он понял, что наш народ носитель великой идеи, он понял значение его святынь.
Одним из толчков к такому перевороту в сознании поэта послужила «История Государства Российского» Карамзина. Пушкин пишет: «Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка Колумбом. Несколько времени нигде ни о чем ином не говорили» (Т. 7. С. 61). Несомненно, поэта поразил подвиг прп. Сергия Радонежского и затем возрождение России из плена благодаря вере. Он назовет труд Карамзина «подвигом». Этот же подвиг - открытие традиционной России - совершил и сам Пушкин.
«Русское общество оказалось пробужденным от чар революционных бредней и вдруг почувствовало себя вновь Русским, православным, облеченным высшим духовным призванием», - писал Архиепископ Нестор.
Пушкин резко поворачивает от идей демократии, либерализма, безбожия и возвращается к твердым принципам православного понимания мира.
Демократии он приписывает «отвратительный цинизм, жестокие предрассудки, нестерпимое неравенство и эгоизм, подавляющий все благородное, все бескорыстное». В ней он находит «большинство, нагло притесняющее общество».
Архимандрит Константин (Зайцев) замечает: «Он сумел сохранить, вопреки атмосфере европеизма, привычно его окружавшей, русскую душу, созданную Киевом и Москвой».
Пушкин - поэт, из уст которого “раздался и был пропет Богу от лица России гимн радости сквозь все страдания, гимн победы над хаосом” (И.Ильин).
Но это не была еще окончательная победа, борьба продолжалась. Белинский, Добролюбов, Писарев, Некрасов, Островский, Тургенев – все они дружно запели осанну либеральным «свободе, равенству, братству», предлагая следовать критическому методу Гоголя и отказаться от православного видения Пушкина. «Принципов нет, а есть ощущения», - заявлял Тургенев. С них началось разрушение семьи, гражданский брак входил постепенно в норму. В христианстве они видели социального помощника государства, и не более. Чем дальше, тем ненависть к Православию возрастала. Если Тургенев был близок к пантеизму, но открыто против Церкви не выступал, то Лев Толстой последние 30 лет своей жизни уже открыто богохульствовал. "Единственное средство в наше время служить человечеству состоит в разрушении извращенного христианства…", - считал он, весь свой талант и авторитет употребив на борьбу с Церковью.
Толстой направил острие своей критики на фундаментальное богословское понятие – понятие Личности, которую он, в духе буддизма, отрицал вовсе. Это был серьезный удар по массовому сознанию соотечественников, начало революции.
Но Господь не оставляет Россию и посылает на поле духовной брани еще одного великого наследника прп. Сергия Радонежского – Достоевского.
Когда вокруг бушевали позитивизм, гуманизм, либерализм, упование на науку и прогресс, поиски обновленного христианства, когда Тургенев звал к гедонистической культуре эстетизма, Толстой — к непротивлению злу, компания Некрасова — к социальному раю, Достоевский, продолжая выбранный Пушкиным путь, вернулся к почве — православному мировосприятию русского народа. Он начинает открытую проповедь христианства в искусстве, оставаясь при этом непонятым, осмеянным и одиноким.
Князь Мещерский пишет на просьбу Достоевского издавать журнал: «Ставши глубоко религиозным, глубоко преданным правительству в полном смысле слов, осмеивая своим пером все безумства, глупости и подлости нигилистической и либеральной партии, ненавидимый и проклинаемый всеми современными писателями, - неужели он недостоин получения права …поражать тех, кто торгует всем, что приносит деньги».
Достоевский, как и Пушкин, ощущает за своей спиной Россию историческую, православную, Россию великих побед, Россию прп. Сергия.
Достоевский – первый воцерковленный писатель, по этой причине заметим, и величайший.
Нелегко ему приходится, но стойкость его просто поражает. «У нас вся народность основана на христианстве, - в одном из писем признается Достоевский. – Но попробуйте заговорить: или съедят, или сочтут за изменника». Починковская вспоминает: «Христос, христианство – об этом давно уже не говорили в известных слоях общества». Достоевский не просто говорит, он все творчество посвящает этому.
В то время, когда все жаждали любви, но не хотели вспоминать о Христе, Достоевский постоянно напоминал, «что только в Церкви и во Христе люди становятся братьями воистину и только во Христе снимается опасность всякого насилия».
Он твердо заявил: «Если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной». Это ответ на все времена на все гуманистические, еретические, протестантские предложения реформировать Православие. Достоевский тверд и непоколебим, как когда-то свт. Александр Невский и прп. Сергий Радонежский.
Как пишет В.О. Ключевский, значение прп. Сергия в том, что он один из немногих не был рабом времени и общественного сознания: «Нравственное разорение надолго повергло народ в мертвенное оцепенение. Что еще хуже, ужасом отцов заражались дети… Внешняя случайная беда грозила превратиться во внутренний хронический недуг, …развиться в черту национального характера».
Мы видим, что Пушкин, Гоголь, Достоевский также остановили нравственное заражение народа.
Преподобный Сергий уходил для этого в глухие леса. Наши писатели оставались в миру, но тем не менее терпели насмешки и унижения.
Пушкин бежал от славы в русскую деревню, выслушивая колкости и клевету. О нем забыли до пушкинской речи Достоевского. Гоголь согласился стать в глазах современников сумасшедшим, но от Православия не отошел. Достоевский только за три года до смерти перестал занимать деньги на жизнь, ушел из жизни непонятым и непринятым, но не отступил ни на шаг.
Ключевский пишет о прп. Сергии: «Он соберет свои растерянные нравственные силы и воплотит их в нескольких великих людях».
Можно смело утверждать, что вышеназванные писатели стали звеньями этой исторической цепочки.
«Украдкой западая в массы, это влияние незаметно изменяло направление умов, перестраивало весь нравственный строй души русского человека», - пишет Ключевский об игумене земли русской. Эти же слова можно сказать и о наших воинах литературного слова.
Пример преподобного Сергия Радонежского всегда будет светить потомкам, укрепляя их в стоянии за веру Православную, веру истинную, какие бы бури не обрушивались на нашу землю.
Н.Лобастов
Список использованной литературы
1. Воронин Т.Л. История русской литературы ХVIII столетия. М.: Издательство ПСТГУ, 2009. - 304 с.
2. «В краю чужом…» Зарубежная Россия и Пушкин: Статьи; Очерки; Речи. - Русскiй мiръ. Рыбинское подворье, 1998.
3. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. – М.: Эксмо, 2011. – 736 с. – (Большая книга).
4. Ильин И.А. Родина и гений.
5. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в 10 томах. Издание 3-е. - М.: Наука, 1964.
6. Собеседникъ православныхъ христианъ. - СПб., 1999.
7. Флоровский Георгий, протоиерей. Пути русского богословия. - Издательство Белорусского Экзархата, 2006.
8. Фудель С.И. Собрание сочинений в 3 томах. Т. 3. - М.: Русский путь, 2005.
Комментарии